№ 41 жил-был пёс

У меня было две собаки, первая из них немецкая овчарка Чак.
Привез мне его отчим, маленького, двухмесячного. Вы видели когда-нибудь щенков овчарок? Блин, я не знаю, может они и красивые, но наш был похож на олененка. К тому же он был помесью овчарки с колли, что выражалось в окраске, те места, что должны были быть серо-белого цвета, у него были с рыжим красивым оттенком. Длинные ноги, висячие уши, вытянутая морда, ну это просто какое-то чудо-юдо, а не пёс. тыкМама терпеть его не могла, удивилась так, когда увидела в первый раз «Эээ, это овчарка???». А я сразу его полюбила. Мне тогда 14 лет было. Это был мой личный пёс, я занималась с ним постоянно, все свое время свободное тратила на него. Во дворе все ржали над ним, ну, правда, он таким нелепым и смешным был. Вечно путался в ногах, то и дело заваливался на бок.
Зато к полугоду он стал преображаться. Щенячья шерсть стала линять, а под ней красивая, блестящая. Ох, и красивым он стал, загляденье просто. Ушки стоять стали, мощные лапы, широкая грудь, черная спина блестела так на солнце, большой такой, серьезный. Потрясный пёс. Мама даже в него влюбилась. Во дворе говорили, мол, блин, точно овчарка.
Так вот, убивала я на него все свое время. Он понимал все команды: сидеть, лежать, ко мне, место, дай лапу, неси, рядом, чужой, свой; ну, все основные команды. Только вот команде «голос» он никак не обучался. Не гавкал, хоть ты тресни. Песни пел. Голову вытянет вперед, нос свой наморщит, губки соберет в кучу и «Уууууу», да так жалобно, да так выразительно. Скажешь ему «Чак, голос!», а он песни поет, ушки сложит на голове, глаза грустные-грустные и «Ууууу».
Ну, собака-то серьезная, надо, чтобы и гавкал как следует, решили мы насесть на него, научить. Дело было у мамы на работе. Работала она тогда на пищеблоке в ЦРБ. Утро, пять утра, мама, т. Галя сидит за столом, положив голову на руки, я стою рядом с мамой. Значит «Чак, голос!», он начинает подвывать и прыгать, в руке-то вкусняшка, но рука высоко. И так раз двадцать, прыгал, попал лапами прям маме в карманы халата, оторвал к черту их. Мы его достали «Чак! Голос! Не вой, хорошо дай голос!», а он все соберет в трубочку свои губки и поет нам. После очередного «Голос» из-за стола послышалось «Гав, гав!», это т. Галя голос подала. Мы ржали до потери пульса. Но когда Чак вдруг гавкнул, мы от радости заплясали. С горем пополам выучили и эту команду, попутно и т. Галю выдрессировали.
Таким Чак был дома. Будил он меня четко, если я не тороплюсь вставать, то он безо всякого стеснения запрыгивал на кровать и начинал прыгать, попутно стаскивая одеяло с меня. Поставила ноги на пол – несет поводок, пора гулять. Ел шумно, как поросенок, блин. Никого, кроме меня, к миске не подпускал, мог и хватануть за руку, а я из пасти кости у него забирала, чтобы знал, кто тут хозяин, меня не трогал. Спать со мной любил. Особенно у стенки. Уляжется, лапами к стене, начинает их вытягивать, в стенку упирается и… всё, я на полу, лапы то длинные, упертый был, фиг столкнешь, наглец блин. Если на кухне со стола падало что-нибудь, то лапы вытягивает, дык – захват и к себе тянет, я ему «Чак, это что такое?», он глазами такими на меня «А я че, а я ничего, тебе показалось». Место свое не любил, ползком к кухне подбирался, мы ему «Кууудаа?», остановится, мол, да лежу я, че вы, только отвернемся – опять ползет, хитрый. И вот надо было ему, хоть лапа чтобы на кухне через порог лежала, тогда он довольный, как слон. Меня защищал даже в стенах дома. У меня пацан тетрадь выхватил, так Чак как рявкнул на него, что Миша чуть в штаны не наложил. Чертыхался долго, и впредь был осторожен в своих действиях.
Однажды иду с ним домой, в подъезде толпа, прошу пропустить – ноль эмоций. Чак подходит к пацану, а он стоит, курит, и руку одну отпустил, Чак ему прям в ладонь нос свой и кааааак рявкнул! Как будто и не было никого. С тех пор, как только я за дверь, по подъезду кличь «Ашатан с Чаком!», все по углам.
А одного знакомого нашего терпеть не мог. Приходил к нам Олег всегда с гостинцем для него, косточкой или еще чем. Так вот, Чак подойдет, возьмет у него, слопает, потом незаметно подкрадется и цап его за руку. Постоянно его прикусывал, за что, не знаю, не любил его, хоть ты тресни.
Это всё хорошо, но на улице Чак был неуправляемым. Я с трудом его удерживала. Однажды он потащил меня за собой, я так «удачно» упала, что мне потом два раза зашивали колено. А однажды тащил меня за собой, скользкие ботинки, я как на лыжах была, тащил, пока я не врубилась в столб с баскетбольным щитом. Смешно блин, но больно. Я могла его удержать на месте, только сидя на земле, так и делала. Он был очень агрессивным, именно на улице, не знаю почему. Да, наверное, потому, что у него это было в крови, его мать и сестру убили за это, кидались на всех. Так и Чак однажды, к пьяным побежал, они замахнулись на него, я кричала, чтобы стояли спокойно, но они не послушали, Чак прыгнул на девчонку, она выставила руку, через шубу прокусил. Оксана потом говорила, что сама виновата, но… этот случай стал определяющим для того, чтоб расстаться с Чаком. Просто я могла однажды не удержать его, и он мог бы наделать беды.
Отводила я его сама лично. Мы отдали Чака хорошим людям, он охранял их гараж и «дачу». Я сама прицепила к ошейнику цепь от будки. Когда уходила, оглянулась, он рванул ко мне, с таким непонимающим взглядом, мол, «Что я тебе сделал? За что ты меня бросаешь? Вернись!!!». Это было невыносимо. Я рыдала навзрыд. За год я так к нему привязалась, я так любила его. Сколько раз я жаловалась ему на свою жизнь, сидя у реки, а он своим большим шершавым языком слизывал слезы с щек, жалел меня, уткнется мордой в руки, бровки домиком, взгляд такой «Ну, чего ты? Перестань, а?». До сих пор вспоминаю этого чудесного пса. Эх, если бы не его агрессивность…